(no subject)

Слушайте, сегодня ещё нерабочий день, что ли?

(no subject)

Автор снова оборачивается к сцене. Как, диалог все еще не кончился? Почему так долго? Автора бросает в жар. Диалог слишком длинен, он все тянется и тянется, а действие стоит на месте. Автор потеет от мучительного запоздалого сожаления: надо было сократить, сократить! Все это слабо, плохо, нестерпимо глупо, незначительно! Почему они говорят так медленно? Лучше всего было бы встать и закричать: «Подождите минутку, я сокращу!»
Слава богу, диалог окончен. Теперь подходит важнейшая часть экспозиции, ключ ко всей интриге, короткий и напряженный разговор на три странички, а за ним…
Бум! Автор замирает от ужаса: на сцену врывается Катюша, которая должна была появиться через пять минут, после этих трех страниц. Господи, что теперь делать? «Занавес дайте, занавес!» – хочет закричать автор, но у него перехватило дыхание... Автор готов провалиться сквозь землю. Он бежит из ложи за кулисы, быть может, с целью поджечь все здание – как строитель Карлова собора . «Никогда больше никому не покажусь!» – в отчаянии думает он и, укрывшись в чьей то уборной, падает на стул, сжимая голову руками. Все, все пропало!

Так старик Чапек описывал ощущения Автора в эссе "Как ставится пьеса" из сборника "Как это делается".
Похожие ощущения я испытывал, когда публиковал на хабре первую статью, и такие же испытываю сейчас, хихи.